Мэт влетел на кухню, заставив вздрогнуть мать, которая наводила там порядок и следила одновременно и за кипящими на газовой плите кастрюлями с борщом и картошкой, и пыхтящей скороваркой с жарким, и за происходящим на экране старого LCD-телевизора бесконечными событиями какого-то непрерывного, слёзодавильного сериала. Наскоро соорудил себе два большущих бутерброда с копчёной кетой и маринованной черемшой, налил из кувшина брусничного морса, подхватил всё это в охапку и, откусив на ходу огромный кусок, устремился назад, в свою комнату.
— Петя, ты опять, что ли на свой остров забрался, да? — с утвердительной интонацией спросила вдогонку мать. — Тебе же врачи категорически запретили. Давай немедленно заканчивай свои гулянки, сейчас ужинать будем по-нормальному — нечего куски на лету хватать и портить желудок.
— Ма! Всё путём, я недолго, — из-за набитого рта у него вышло — «ф-фё фуфём», но он не стал уточнять. Не до того. Поставил тарелку с бутербродами и кружку с морсом у клавиатуры и, не переставая интенсивно жевать, выгнал хитромордого Кешу из-под компьютерного стола в коридор. Бросил ему вслед приличный кусок копчёной кетины, дабы отвлечь на некоторое время от попыток проникновения на запрещённую территорию. Затворил за ним дверь. Уселся в кресло. Втиснул руки в перчатки. Надел обруч и, вглядываясь в развернувшуюся на виртуальном экране живую Островную действительность, принялся отхлёбывать кисло-сладкий морс, запивая им вкуснейшие кетовые бутерброды. При этом желудок его еле слышно удовлетворённо урчал, благосклонно принимая наскоро пережёванные куски и обильно выделяя пищеварительный сок.
Так они и стояли вместе со Снеж у таверны — с удовольствием жуя, похрустывая, прихлёбывая, и поглядывая друг на дружку с улыбкой.
Мэт стоял лицом к таверне и почему-то совсем не удивился, когда ощутил тепло, исходящее со стороны дальнего от него угла. Вначале он совсем не испугался, ну, тепло и тепло. Где жильё, там и тепло. Но потом его удивил сам характер тепла. Это было не совсем тепло. Даже скорее, это было совсем не тепло. Просто то, как оно ощущалось, точнее всего, описывало понятие «тепло».
И вот тогда он немного удивился. Потому что в этот момент ему почему-то вспомнилась Тьма. Та, которая напала на него в подземельях Четвёртого Бастиона. Та, которая стремилась подавить в нём всякое тепло. Та, в реальность которой он отказывался верить всё это время. Та, которая вышибла его с Острова на два года. Каким-то образом эта «тьма» была связана с источником неожиданно тепла в углу таверны. Каким? Нет ответа. Может быть тем, что и то, и то, он чувствует… чувствует каким-то необычным способом? Он уже начинает догадываться, что упоминания «тепла» и «холода» лишь попытка отобразить результаты работы нового чувства привычными понятиями. Нового чувства? О чём это он?
Он поперхнулся морсом и надсадно закашлял. Снеж звонко постучала по спине его дрона. Ему стало смешно, и он поперхнулся уже крошками от бутерброда:
— Ты… что! Кха… Моя спина за тысячи километров от кха-кха-кху… сюда, — и он надолго зашёлся кашлем, разбрызгивая слёзы, которые тоже были за тысячи километров от Острова, от таверны и от объективов его дрона.
— Должна же я как-то помочь. Вот, что я должна делать, если тебе вдруг станет плохо с твоими психами, а?
— Ничего ты мне не должна. Тем более, ты всё равно ничего не сможешь сделать…
Он резко умолк, потому, что внутри него, не в теле, не в мозгу — а словно бы в душе, вдруг ожила светлая синяя точка, которой он помогал в битве с Тьмой. В битве, которой он всеми силами отказывал в реальности существования. Воспоминание о которой, он старательно вытравливал химией и выжигал электричеством, тщательно глушил гипно-массажем и вытаптывал самовнушением. И теперь здесь он вдруг, внезапно, сразу понял — битва реальна, она была, и вполне возможно, она ещё будет.
Он ясно видел слегка встревоженное лицо Снеж, пошарпанную пластиковую дверь таверны, входящих и выходящих дроннеров, и рваные тучи на холодном небе, и мёрзлый лес, и дальние сопки. Всё это виделось так ясно и чётко, что даже не возникало никакого сомнения, в том, что с ним что-то может быть не в порядке. Он в сознании, сознание работает исправно, и он ощущает тепло, идущее из таверны. И ощущает живой свет внутри своей души. Это было так, и не признавать этого было невозможно. И ему стало страшно — а вдруг это… этот пучок, эта бесцветная точка тепла тоже заметит его, что тогда делать? Или вдруг эта светлая синяя точка внутри него как-то себя проявит и… Что может быть после этого «и» он не знал, и пока не был готов узнать.
Он справился с кашлем, быстро дожевал ставший безвкусным бутерброд и допил ставший пресным морс.
— Всё, Снеж, идём отсюда, мне здесь перестало нравиться… Быстро уходим. Пойдём к моему хорошему знакомому, у него зарядимся и отдохнём.
— Ты что! У меня уже давно жёлтая лампочка моргает, я не дойду!
— Ничего, здесь рядом, минут пятнадцать. А если что, я тебя донесу. Не впервой мне таскать скаутов, не дрефь!
И он быстро потащил удивлённую Снеж за руку. Под удивлённые взгляды группы рейнджеров, мирно стоявших неподалёку. Потащил прямо в сторону тропы, идущей в северном направлении к обсерватории Стекляруса, их бывшего с Валетчиком места обитания. Непонятный тёплый источник стал удаляться. Он это «видел» своим новым чувством. И это «видение» становилось всё более и более чётким. Это было непонятно и потому страшно. А синий огонёк в его душе удивился, как и все, вспыхнул на секунду и растерянно потух.