Вокруг было тихо. Лишь за стылыми бронированными стенками танка мокро ворочалась сырая, промозглая и грязная глухомань дикого и кошмарного игрового пространства, непонятно почему привлекающая толпы продвинутых юзеров из уютного и устроенного европейского пансиона.
А Мэт тем временем решил проверить — его ли эта, вновь приобретённая способность, или, всё-таки, его дрона. Перебив Валетчика-Стекляруса на полуслове, типа: «Мне надо срочно сходить пос-сетить одно место, а то давно сижу безвылазно». Он вышел с Острова, снял обруч и перчатки и, действительно отправился, куда надо по делам.
Мать, закончив варку и готовку, сидела теперь в горнице, в кресле — смотрела телевизор и вязала что-то большое, тёплое и пушистое. Мет прошёл в туалет, расположенный на восток от его комнаты, не доходя кухни налево. Вошёл внутрь, закрыл за собой дверь, поднял крышку унитаза, расположенного у западной стены их совмещённого санузла. Приспустил штаны, и только было, собрался делать то, зачем сюда явился, как неожиданно обнаружил на западе и немного внизу, тёпленькую, слегка лохматую, бесцветную точку. Ту самую, которая вызвала у него столько беспокойства на Острове. Причём сразу понял, что именно ту самую, а не какую-то другую. Точка была явно очень далеко, но хуже видимой не стала. Вот тебе и на!
И тут на него навалилась усталость, словно он только что мешок картошки затащил на пятый этаж. И хоть он никогда не жил на пятых этажах, и ни разу не таскал туда ни картошки, ни чего бы то либо ещё такого тяжёлого, но что усталость должна быть именно такая, даже и не усомнился. Как зомби развернулся и сел на унитаз, прямо на холодный край фаянсовой вазы и глубоко задумался.
Что-то в нём изменилось, пока он болел. Что-то… «Что-то, что-то, что-то, что-то, что-то есть у бегемота…» А может и не тогда, когда болел, а тогда, когда гнусные «инквизиторы» творили с ним непонятную мистическую гадость, пока… что? Стоп. Вспоминаем. Сначала была рубка с боевиками, которых привёл этот, святоша, блин. Святой блин. А потом он вырубился. Тыц, и всё. В смысле, всё отнялось. И он оказался дома, а его дрон в Среднеземной Фактории. И кто его туда припёр? Чё-та туману тут напудрено… И вот он два года психом ходил, и даже не удосужился разобраться, что к чему. Ну, а как ты тут разберёшься, когда всё в забытьи да в тумане, и на Остров низя? Да-а… Точка, точка, запяточка…
Стоп. А, может, всё началось ещё тогда, когда этот беглый военный шипеть на него стал? То-то в мозгах тогда так свербело, что даже зрение плыло, как у пьяного. В-в-в-в… Вот же ш-ш, задачка! Поди, теперь разберись, где вируса подхватил… Ва-ва-ва, ва-ва-ва… ни хрена не понятнова… У-у-у-у… паразиты инквизиторские!
— Петя, у тебя всё в порядке? Ты чего там воешь?
Тьфу ты, блин! Этого ещё не хватало.
— Ма, всё нормально! Что уж и повыть нельзя у себя дома, да?
— Нормально? А то смотри, позалазил на остров свой, может, опять припадок начинается. Давай, я скорую вызову, а?
Мэт соскочил с унитаза — с неё станется — быстро смыл за собой, оделся и вылетел вон.
— Да, ма! Я не маленький, что ты… Нет у меня никаких психов.
— Нету? — мать подозрительно смотрела ему прямо в глаза снизу вверх. — Ну-ну… Тут недавно про компьютерных наркоманов передавали по Даль-Тиви, говорят, очень страшная болезнь, и ничем не лечится. Смотри, затянет тебя в виртуал, и не вылезешь обратно! Скорей бы уж ты женился, может, жена тебя от острова твоего отвадит.
— Фу-у-у… Ну, а если, она сама к Острову пристрастится, а? И будем с ней на пару в инете сидеть, как два голубка.
— Тьфу, на тебя, накаркаешь ещё! И что у вас за детки тогда будут? С антеннами вместо ушей и линзами вместо глаз? Ох, горе ты моё, перерослое, когда же ты повзрослеешь?
— Что ты, ма! Чем позже повзрослеешь, тем позже постареешь. Дольше проживёшь.
— Как бы ни так! Просто будешь старым дитём… Иди-ка ты лучше борщику свеженького поешь. Или картошечки с мясом. А то целый день куски хватаешь. Так заработаешь себе гастрит, и будешь потом старым дитём с гастритом.
— Вот, ни за что не женюсь, пока не найду себе девушку, которая так же хорошо готовит, как ты!
— Эх ты, жених. Иди уж, кушай горяченькое, а я пока повяжу. По-си-жу и по-вя-жу.
На кухне Мэт налил себе полтарелочки свежего душистого борща, положил в него пол-ложечки густой свежей сметаны, отрезал от свежей булки хлеба хрустящую горбушку и не спеша, помешивая и пошвыркивая, всё съел с большущим удовольствием.
— Спасибо, ма! Во, борщец!
— На здоровье, Петя! Ещё наливай, если хочешь.
— Не, ма, всё. Я чайку…
Он вскипятил воду и заварил себе крепкого чаю из зелёного листа, прямо в чашке. Достал из холодильника кусок сырокопчёной колбасы, твёрдой, как деревяшка. Остро оточенным ножом отрезал от него пять тонких, полупрозрачных ломтиков и очистил их от кожуры. Сунул один в рот и стал, причмокивая жевать, прихлёбывая горький, крепкий чай без сахара мелкими глотками. Хм… ничего, ощущеньице. Встал и подошёл к окну, держа кружку в руке.
За окном в темноте и холоде сыпалась тонкая и сухая снежная пыль, льдисто сверкая в конусе света от уличного фонаря, висящего на столбе у калитки в их двор. Звёзд не было видно, как не было видно и самого неба — на его месте в вышине колыхалась какая-то неоднородная полутёмная мгла. Хрум-хрум, взик-взик — какой-то спешащий прохожий тенью проплыл по заснеженному тротуару вдоль их забора.
«Раз снег визжит, значит под тридцать…», — он отвернулся от морозного окна и сел на табуретку, лицом на запад, глазами в пол. Взял очередной ломтик колбасы, сунул его за щеку и осторожно отхлебнул из горячей кружки, тихонько крякнул и поднял глаза. Ну и, что у нас там…